Что имеет большую легитимность в глазах людей – власть великого князя или народное вече? Почему правящий класс России не готов к реальной межпартийной борьбе и конкуренции? Какие культурно-исторические и экономические факторы мешают созданию политических партий, независимых от Кремля? Что важнее для народного сознания – справедливость и эффективность или стабильность и предсказуемость? При каких условиях первые два пункта могут перевесить остальные? Политологи и авторы политических телеграм-каналов ответили на вопросы ИА «Реалист» «Великий князь или народное вече: кому принадлежит будущее России?».
Результаты опроса свидетельствуют о слабых перспективах появления реальной парламентской системы в России:
- Нарратив о великом князе на текущий момент обладает большей легитимностью по сравнению с народным вече. Сильная княжеская власть ассоциируется с процессами «собирания земель» и становления Русской государственности. В глазах людей князь, то есть власть, легитимнее их собственных коллективных решений.
- В России – только князь. Вече – не наша тема. Люди хотят, чтобы им сказали, куда и зачем идти, а вече подразумевает личную инициативу, ответственность. Я не хочу сказать, что народ наш ленив или глуп. Это не так, у нас очень хороший народ, но политика вытравливалась из него веками. Если власть великих князей или царей была слаба или ее не признавали элиты и народ, тогда правило «вече» или внешние по отношению к стране регенты.
- Вече – это диалог, договоры, дискуссия. Во многом Революция 1917 года тяготела к вече, все эти «советы» должны были стать прототипом демократии для рабоче-крестьянских делегатов, но уже через десяток лет мы реставрировали ту же монархию, только с генсеком вместо царя.
- Все попытки привить сегодня России извне модель парламентской республики обречены потому, что они неизбежно приведут к развалу страны.
Опрошенные ИА «Реалист» эксперты сошлись во мнении, что Кремлю не нужна реальная межпартийная борьба, а политические игры ведутся между неофициально оформленными элитными партиями во власти:
- Пока в России существует дееспособная и сильная центральная власть, никаких независимых от Кремля партий не будет.
- Кремлю не нужны независимые политические партии. Поэтому наши партии – политические регуляторы благ, они получают объедки со стола «партии власти» за то, что создают видимость политической жизни и конкуренции.
- Бюрократическая машина и ее силовой агрегат контролируют и внутриполитическую экономику, которая питает партийные движения. Кто на кассе, тот и диспетчер.
- У нас сложная неофеодальная система, состоящая из князей-олигархов, спецслужб-опричников, служивых, духовенства. Да, для остальной России – простолюдинов, они как бы правящий класс, но реальной власти у них нет. Реальный правящий класс – несколько десятков человек, «ближний круг» и президент. Их борьбу можно назвать межпартийной, только их партии неофициальные.
- Все наши партии – это суть одна «партия Путина». Появление новой партии возможно лишь в одном случае, если кто-то бросит вызов этой партии.
- Реальная политическая конкуренция произойдет только тогда, когда элиты осознают себя ответственными за страну и ее будущее, и вытеснят за пределы России те элиты, которые ориентированы на примитивное разграбление страны и социальный аутизм по отношению к народу.
Участники экспертного опроса отметили, когда люди беднеют, а в обществе высокий уровень расслоения, то людям больше хочется справедливости и эффективности. В «тучные времена» тех же нулевых ценилось другое – стабильность и предсказуемость. При этом народное сознание не представляется единым. Для молодого поколения важнее справедливость и эффективность, а для людей предпенсионного возраста – стабильность и предсказуемость.
Кризисная ситуация создает особый запрос на справедливость в России, при этом страна нуждается и в эффективном управлении, при котором только и возможно вернуться к прежней стабильности.
Есть и другое мнение, согласно которому, если справедливость и эффективность будут перевешивать в отношении общества к власти ее стабильность и предсказуемость, то это будет верный признак существования внешнего управления этой ослабленной и недееспособной властью.
Директор Центра развития региональной политики Илья Гращенков:
«В России – только князь. Вече – не наша тема. Люди хотят, чтобы им сказали, куда и зачем идти, а вече подразумевает личную инициативу, ответственность. Я не хочу сказать, что народ наш ленив или глуп. Это не так, у нас очень хороший народ, но политика вытравливалась из него веками. Любой политический жест мы мыслим, как жест художественный, сакральный, мы не готовы к «бытовой демократии», мы живем в перманентной революции, каждый день борясь за выживание и совершая невозможное. Именно этим и объясняется наша повестка – от США и Украины до Африки и Венесуэлы. Мы везде, во всем мире – но только не у себя дома. Поэтому, какое вече? Вече – это диалог, договоры, дискуссия. Во многом революция 1917 года тяготела к вече, все эти «советы» должны были стать прототипом демократии для рабоче-крестьянских делегатов, но уже через десяток лет мы реставрировали ту же монархию, только с генсеком вместо царя.
А кто у нас правящий класс? У нас сложная неофеодальная система из князей-олигархов, спецслужб-опричников, служивых, духовенства. Да, для остальной России – простолюдинов, они как бы правящий класс, но реальной власти у них нет. Они лишь реципиенты бюджетных потоков, медиумы, пропускающие через себя энергию «вертикали власти», но какого-то собственного могущества они не имеют. Поэтому реальный правящий класс – это несколько десятков человек, «ближний круг» и президент. Их борьбу можно назвать межпартийной, только их партии неофициальные. Их называют «башнями кремля», кланами, ФПГ, не важно, но именно они определяют то, что у нас принято называть политикой. Борьба там идет, конкуренция нарастает, она реальнее, чем все то, о чем мы читаем в газетах. Так что правящий класс к борьбе готов и активно ее ведет, просто совсем не там, где бы нам хотелось.
А кому и зачем нужны политические партии, независимые от Кремля? Партия – это деньги. Нужна структура, люди, офисы, СМИ, и т.д. На это нужны ресурсы. Работать за идею можно, как волонтеры Навального, например. Но чтобы иметь реальную партию, побеждать в выборах, бороться за власть, нужны ресурсы, в десятки раз превышающие то, что можно собрать краудфаундингом.
Поэтому наши партии – это политические регуляторы благ, они получают объедки со стола «партии власти» за то, что создают видимость политической жизни и конкуренции. Фракция в Госдуме, Заксобрании, два-три губернаторских кресла, вот и все, что может получить партия, плюс финансирование из бюджета. У нас четыре монополиста и их лидеры довольны сложившимся положением вещей. В целом борьба идет за расширение влияния внутри очерченного круга возможностей – пара лишних мандатов, например. Поэтому все наши партии, – это суть одна «партия Путина». Появление новой партии возможно лишь в одном случае, если кто-то бросит вызов этой партии.
Стабильность важнее для народного сознания. Люди в России не живут, но выживают, они населяют страну, но они – не субъект истории. Выжил – победил, вот нехитрый лозунг. Пирамида Маслоу – ее основание, наш ориентир. Очень хочется выйти из дома и не быть убитым, а вечером дойти до дома и поесть. В принципе, все что больше этого – скорее в сфере наших мечтаний. О справедливости можно мечтать, сидя у телевизора и грозя кулаком телепетрушкам: «Ух, когда ж вас всех расстреляют?!». Но вцелом это понятие интерпретируют так: хочу тоже своровать, как они. Эффективность – это вообще не про нас.
Тяжело сказать, когда справедливость и эффективность перевесят стабильность и предсказуемость. Наверное, когда мы перестанем выживать и начнем жить. В больших городах, где люди живут как в Европе, такой запрос есть. Молодые люди с хорошими зарплатами и чувством собственного достоинства – они хотят от власти справедливости и эффективности. Но кто они? Их мало и эпидемия показала, что они пугливы и быстро готовы обменять все – на безопасность. Поэтому мы к этому когда-нибудь придем, но очень нескоро».
Политолог Максим Жаров:
«В России издавна была почитаема народом сильная центральная власть. Если власть великих князей или царей была слаба или ее не признавали элиты и народ, тогда правило «вече» или внешние по отношению к стране регенты. Никогда за всю историю Руси и России «вече» или регентство не было сколько-нибудь продолжительным, легитимным в глазах народа и эффективным способом управления страной. Именно поэтому все попытки сегодня привить России извне модель парламентской республики обречены потому, что они неизбежно приведут к развалу страны.
Реальная политическая борьба и конкуренция элит в нашей стране возможна. Но это произойдет только тогда, когда элиты осознают себя ответственными за страну и ее будущее, и вытеснят за пределы России те элиты, которые ориентированы на примитивное разграбление страны и социальный аутизм по отношению к народу. Процесс кристализации и приобретения элитами национальной идентичности очень непрост и продолжителен по времени. Именно поэтому сейчас мы реальной политической борьбы и конкуренции в стране не видим.
Пока в России существует дееспособная и сильная центральная власть, никаких «независимых» от Кремля партий появиться не может в принципе. Партии в России всегда были и есть политическими платформами и инструментами тех или иных элит. «Независимая» от Кремля партия в такой схеме может появиться только в случае политического дефолта действующей власти и введения внешнего управления страной.
Стабильность и предсказуемость развития страны – основа для длительного существования дееспособной центральной власти в стране. Попытки в последние годы искусственным образом прикрепить к центральной власти ярлыки «справедливости» и «эффективности» ведут к разложению в обществе ядра поддержки центральной власти и усилению оппозиционных по отношению к ней настроений. Если «справедливость» и «эффективность» будут перевешивать в отношении общества к власти ее «стабильность» и «предсказуемость», то это будет верный признак существования внешнего управления этой ослабленной и недееспособной в реальности властью».
Политтехнолог Андрей Перла:
«Если мы говорим о русской истории, то вопрос не имеет смысла, так как и князь, и вече были элементами системы власти, их легитимность зависела друг от друга, пока вече существовало. Если мы рассуждаем аллегорически, то, насколько я могу судить, в глазах людей «князь», то есть власть, легитимнее их собственных коллективных решений. Это вопрос об ответственности: власть потому и власть, что несет ответственность, которые участники «вече» не готовы на себя взять.
А правящий класс – это кто такие? Если буржуи, то они вполне готовы. Если «власть» в смысле высшее чиновничество, то политическая борьба – не их дело, они должны быть ставленниками побеждающих политических сил и/или deep state, то есть несменяемой бюрократии вне политики. Кто еще у нас в «правящем классе»? Партии есть почти настоящие. Публичных политиков достаточно. Да и конкуренции достаточно, вопрос только в формах этой конкуренции, не всегда соответствующих ожиданиям.
Созданию политических партий, независимых от Кремля, мешает нежелание элит самостоятельно нести ответственность за страну, отдельные территории, желание оставаться детьми, которых, если что, поругают и накажут, но за которых, если что, решат все их проблемы.
Что важнее для народного сознания – справедливость и эффективность или стабильность и предсказуемость? При каких условиях первые два пункта могут перевесить остальные? Справедливость в такой постановке вопроса невозможна без стабильности. Это синонимы для такого положения дел, когда все хорошо и с каждым днем все лучше. Критерий эффективности власти или личной деятельности – как раз предсказуемость будущего – страны или личного».
Телеграм-канал «ОколоКремля»:
«Нарратив о великом князе на текущий момент обладает большей легитимностью по сравнению с народным вече. Сильная княжеская власть ассоциируется с процессами «собирания земель» и становления Русской государственности. Кроме того, исторически этот проект оказался успешнее, чем «народная демократия» Вече в Северо-Западной Руси.
Современный российский правящий класс имеет, прежде всего, административно-бюрократическую природу. Став из инструмента управления управляющей силой, доминирующее положение элиты обуславливается государственным контролем над публичными институтами. Межпартийная конкуренция и борьба – атрибуты западных демократий, а они работают по обратному принципу главенства институтов над бюрократией.
Самостоятельные политические партии могут создаваться при условии преобладания в обществе достаточно свободных от государства страт. В российских реалиях около 52% всех работников приходится на бюджетную сферу, а значительная часть (индивидуальных) предпринимателей зависит от административных структур. Такая конфигурация позволяет Кремлю успешно блокировать любые независимые «политические проекты».
Народное сознание не представляется единым. Для молодого поколения важнее справедливость и эффективность, для людей предпенсионного возраста – стабильность и предсказуемость. Чтобы склонить общество к первым двум пунктам, нужно убедить медианного избирателя, что именно эти ценности представляют наибольшую важность для его собственного будущего».
Телеграм-канал «Мастер пера»:
«В представлении россиян всякое вече, будь то Верховный совет, Госдума, Госсовет или любой прочий подобный орган контролируется великим князем, а потому и легитимность княжеской власти выше, чем легитимность других структур власти.
Сложившаяся в России модель власти не предполагает политической конкуренции, за исключением отдельных ее гибридных форм. Если представить себе, что завтра в стране изменятся правила игры и, как в самом начале 1990-х, вертикаль перестанет жестко администрировать процессы, а новые партии и их лидеры поведут борьбу за власть без понятийных ограничений, то это неминуемо приведет к смене элит и самой власти. Нынешний правящий класс в новых условиях, которые не будут являться для него тепличными, окажется неконкурентоспособным. Бюрократия сегодняшнего образца в целом попросту не заточена под такие задачи, хотя нельзя не признать, что в неоднородных рядах правящего класса имеется немало опытных и умных людей, способных при определенной тренировке вернуть себе навыки выживания в режиме свободной политической конкуренции.
Административная система в отношении партий действует как Сергей Собянин во время карантина: прогулки только по графику, со спецпропусками и не далее обозначенной дистанции с соблюдением санитарных норм. При этом, конечно, бюрократическая машина и ее силовой агрегат контролируют и внутриполитическую экономику, которая питает партийные движения. Кто на кассе, тот и диспетчер. Культурно-исторические факторы в такой ситуации не столь весомы, хотя генетическая память также участвует в формировании этой модели, возвращая к историческим традициям зависимости от единого управляющего центра.
Страна уже пожила при стабильности и предсказуемости, смирившись с отсутствием справедливости и эффективности. Но ныне возникли проблемы как со стабильностью, так и с предсказуемостью, да вдобавок серьезно упал уровень жизни, многие граждане откровенно не понимают, что происходит и как будет дальше. Кризисная ситуация рождает особый запрос на справедливость, при этом страна нуждается и в эффективном управлении, при котором только и возможно вернуться к прежней стабильности».
Руководитель аналитического центра «ПолитГен» Ярослав Игнатовский:
«В современном российском обществе, травмированном распадом СССР, до сих пор очень сильны патерналистские настроения, которые, в совокупности с пассивностью к политической жизни, неразвитыми институтами гражданского общества трансформируются в то, что принято называть подданическим типом политической культуры. Ожидание малых благ, и не готовность бороться за большие. Консолидация власти фактически в одних руках для большинства населения пока еще представляет большую ценность, чем какие-либо демократические формы, тем более настоящих примеров последних в российской исторической действительности давно нет, как нет их сегодня и в большинстве стран мира.
Как мы помним из политической теории: «новым правящим в обществе классом может стать только тот класс, который в состоянии обеспечить свободу развития производительных сил, организовав соответствующим образом производственные отношения». Уже сейчас видны контуры будущего разлома российского правящего класса, на т.н. представителей капитала «сырьевой ренты», который испытывает проблемы из-за падения цен на энергоносители, и набирающего обороты транснационального «мобильного» капитала, который захочет воспользоваться преимуществами от витка цифровизации.
Не секрет, что практически все отечественные партии находятся в глубоком кризисе. Так или иначе, они зависимы от истеблишмента, от спонсоров, от гос. финансирования, от пожилых лидеров, которые боятся все потерять, уйдя в политическое забвение. По большому счету, существующие российские политические партии (кроме номенклатурно-распределительной «Единой России») являются бизнесом и синекурой для их владельцев, все дальше находящихся от чаяний народа. Партии интересует не реальная власть, а доступ к распределяемым благам действующей власти, именно поэтому они такие бутафорские.
Когда люди беднеют, а в обществе высокий уровень расслоения, конечно, больше хочется справедливости и эффективности. В «тучные времена» тех же нулевых ценилось другое: «полюс» стабильности и предсказуемости. Сейчас этой безденежной стабильностью, помноженной на триггер самоизоляции, обернувшейся тоской, изрядно поднаелись. Социальный договор начинает распадаться, поэтому на первый план снова выходит фактор справедливого и эффективного распределения и эксплуатации ресурсов. Это вопрос и к олигархам, как в ситуации с катастрофой в Норильске, и к окормляющейся с бюджетной ренты разросшейся бюрократии, и к неэффективной экономике. В этой связи, многие эксперты предсказывают левый крен в отечественной политике. Думаю, что выражен он будет в первую очередь в виде стихийных социальных протестов, и в меньшей степени в виде политического запроса».
