В начале этого года в прогнозе Института международных исследований МГИМО было обозначено четыре сценария развития мира после пандемии. В зависимости от двух ключевых факторов неопределенности (достаточность ресурсов и уровень сотрудничества между странами) были выделены такие сценарии как «новая глобализация», «новая Великая депрессия», «гармония интересов», «каждый – сам за себя». Из выделенных сценариев наиболее вероятным представляется последний сценарий, предполагающий достаточность ресурсов при низком уровне сотрудничества между странами, когда ставка делается на выигрыш одной стороны за счет проигрыша другой, а предложения на игру с положительной суммой почти не просматриваются.
Исходя из этого, можно предположить дальнейшую фрагментацию «больших блоков». Поэтому, помимо рассмотрения элит больших игроков (США, КНР, Евросоюз и Россия), как это делается в докладе доцента МГИМО Андрея Безрукова «Перезагрузка глобальных элит», необходимо отслеживать стратегии таких джокеров мировой политики, как Великобритания, Индия, страны Залива.
Важным дополнительным фактором будущего развития несомненно является реакция элит, стратегия их поведения. Ситуация для правящих элитных кругов на Западе вдвойне сложная. Им надо одновременно удерживать в своих руках и повестку, и рычаги управления национальным государством в условиях все возрастающего давления популистских лидеров и движений, а теперь еще и пандемии нового коронавируса. В последние пять лет мы неоднократно видели, как глобалисты и центристы-представители мейнстрима терпели на выборах сокрушительные поражения. Недавние европейские выборы подтвердили старую истину: если какой-то процесс остановить нельзя, его нужно возглавить. Так, новые лидеры Великобритании и Франции Борис Джонсон и Эммануэль Макрон успешно использовали повестку популистов, а ультралевые и ультраправые политики пробили для них бреши в стройных партийных системах, где раньше место им находилось с трудом.
Внутри западных национальных государств зреет не просто новая повестка, но рождается политика, раньше казавшаяся невозможной. Сколь долгим окажется путь к ней, пока сказать сложно, но некоторые ее контуры уже отчетливо видны. Во-первых, это введение права на безусловный доход по гражданству. Во-вторых, принудительный решоринг производств, то есть перевод производств из стран с дешевой рабочей силой обратно в капиталистические страны с кратным сокращением реальных рабочих мест, зато качественно иной роботизацией и экологией производства. В-третьих, переход на геймификацию и виртуализацию социального взаимодействия вместо привычной для XX века социализации на рабочем месте. И в этом аспекте влияние пандемии в ускорении процесса перехода к новым социальным нормам может оказаться крайне серьезным. Кроме того, хотелось бы отметить усиление успешного гражданского экологического давления на бизнесменов и, конечно, ужесточение требований к мигрантам.
Если сравнить рамки, в которых действуют элиты ведущих государств мира, то они также различны. Структурные особенности межэлитного взаимодействия прямо влияют на выработку политики реагирования на кризис.
Западные иевропейские элиты принимают управленческие решения в рамках деперсонализированных структур национального государства, длительных традиций многопартийности и жесткого давления общественного мнения, в т.ч. направляемого активностью контрэлиты.
Американские элиты дополнительно ограничены серьезными полномочиями региональных элит внутри союза штатов, сравнимых в ряде позиций с суверенными, и, что более важно для внешней политики, непреодолимой партийной сцепкой (Gridlock), которая постоянно сокращает возможности для маневра.
Российские элиты действуют с оглядкой на персонализированные отношения внутри вертикали власти, сложившиеся за 20 лет сильные патрон-клиентские сетевые структуры, но мало обращают внимание на позиции партий и общественное мнение, влияние которых невелико, и хорошо помнят отчетливо негативные эффекты коллапса государственных институтов в 1990-ые годы.
Китайские оперируют в условиях жесткой иерархической посткоммунистической структуры, однопартийности и низкого влияния общественного мнения.
Мы остановимся на подробном рассмотрении оснований российской стратегии, определяющую роль в выстраивании которой играют именно элиты.
Базовые парадигмы российских элит подчеркнуто внеидеологичны и формируются скорее на базе подходов к распределению ресурсов. Ниже разберем пять основных и пять второстепенных.
Пять основных парадигм российских элит
Олигархическое правление частного крупного бизнеса как оптимальный для его адептов сценарий, предполагающий благотворную для экономики и политики конкуренцию и дающее доступ к глобальным рынкам сотрудничество с Западом. Оформлено в рамку «ностальгии по 90-м – временам расцвета демократии и свободы СМИ» и предполагает культ Бориса Ельцина и либерального ареопага. Идеализированный Запад воспринимается как источник стандартов в условиях кризиса.
Модель подверглась серьезным испытаниям – политическая нестабильность позднего Ельцина и дефолт 1998 года, отказ российскому крупному бизнесу в приобретении стратегических компаний за рубежом, разгром империи «Юкоса», значимое снижение общественной поддержки, затем санкционное давление. Пересмотр стандартов политики на Западе, победа в ряде стран популистских игроков проблематизировала отсылку российских либералов к «идеальному Западу», который стремительно меняется и уже не похож на его «идеальное» изображение.
Крупный бизнес деполитизировался. Участие его представителей в политике стало возможным лишь при кураторстве со стороны одного из членов ближнего круга Владимира Путина – «Политбюро 2.0» (как в случае с недолгим политическим венчуром Михаила Прохорова при покровительстве члена «Политбюро 2.0» Сергея Чемезова). Подавляющее большинство крупных предпринимателей оказывается в орбите того или иного члена «Политбюро 2.0». Собственники стратегических компаний мимикрируют под «красных директоров» или отраслевых министров времен советского Госплана. Отсутствие реальной элитной базы «либерального проекта» предопределяет электоральный провал либеральных и квазилиберальных партий на протяжении последних 17 лет.
Эта парадигма вытеснена новым подходами, описываемыми в рамках госкапиталистической модели.
«Госкорпорации – национальные чемпионы» как локомотивы развития страны. Оформление этого тезиса может быть разнообразным – «православный чекизм», охранительство, «защита отечественного товаропроизводителя», «продовольственная и иные виды безопасности». Примат государственного и окологосударственного бизнеса внутри «Политбюро 2.0» олицетворяют главы «Ростеха» и «Роснефти» Сергей Чемезов и Игорь Сечин. Вокруг каждого из них выстроена разветвленная инфраструктура бизнесов, подкрепленная поддержкой внутри бюрократического и силового аппарата. Главный аргумент оппонентов (якобы высокая затратность при невысокой эффективности) парируется использованием образа внешнего врага.
«Инфраструктурные проекты как локомотивы развития». Оформление – «патриотичный частный бизнес, действующий в государственных интересах». Носители идеологии – операторы проектов, способные выстроить схему с нуля. В «Политбюро 2.0» этот тип игроков на верхнем уровне представлен Геннадием Тимченко, братьями Ковальчуками и Ротенбергами, которые зачастую выступают в качестве внешних кураторов для госкомпаний (в частности, в случае с РЖД). При этом данные игроки исходят из нейтрально-позитивного отношения к внешнему миру. Их идеал – возвращение с внешним миром в режим Business as usual. Однако попадание под санкции со стороны Запада вынужденно переориентирует их на экспансию на внутренних рынках.
Распределительная бюрократия – идеология значительной части федеральной бюрократии (той, которая не включена в систему продвижения интересов корпораций), и региональных режимов (в первую очередь Москвы) Эффективность процедур воспринимается как самоценность. Провозглашена ориентация на идеальный тип веберовской западной государственной и корпоративной бюрократии. Легитимация политики происходит через внешнюю экспертизу западных структур и их российских аналогов. В этом мире царит культ KPI, «дорожных карт» и систем обратной связи.
«Технократы» и «двор». «Служилое дворянство» как основной бенефициар режима. Управление здесь выступает как товар класса менеджеров. Объект управления не имеет значения. Лояльность является предусловием эффективности Эта идеология является образующей не только для среднего и высшего слоя управленцев, но и значительной части силовиков. Армейская элита, по крайней мере пока, остается вне политики (поэтому, конечно же странно говорить). Во многом это объясняется как травмой несостоявшихся военных переворотов (кейс генерала Рохлина), так и отсутствием позитивных примеров перехода военных в систему гражданского управления (практически все генералы-губернаторы показали сомнительную эффективность – от братьев Лебедей до Бориса Громова).
Стоит отметить доминирование ФСБ среди других силовых органов и выходцев именно из этой структуры среди «комиссаров» в бюрократической среде. Относительно новая тенденция –выращивание в силовой среде новых персон («адъютанты Путина» (Дюмин, Миронов, Зиничев и т.д.), новый генпрокурор Краснов, первый заместитель министра экономического развития Михаил Бабич и передача политико-силовой элите изначально несвойственных ей экономических и политических функций.
Нишевые идеологические парадигмы
Национальные республики и равняющиеся на них субъекты (из лидеров – Татарстан, Чечня, Белгородская область, Кемеровская область при Тулееве). Формула успеха в лоббировании своих интересов – «демонстративный лоялизм + электоральный ресурс + обозначение внутренних рисков и одновременно умения их удерживать + силовой ресурс (Чечня) + ресурс на внешнем контуре (Чечня, Татарстан)». Риск излишней автономизации элит этих регионов микшируется федеральным центром за счет включения их представителей в состав федеральной бюрократии и в управление другими регионами.
Религиозные корпорации (традиционные конфессии + новые игроки). Неформальные группы элит формируются в том числе и на религиозной почве, однако попытки формирования устойчивой элитной группы на основе «политического православия» или «политического ислама» пока скорее следует признать неудачными.
«Консерваторы». «Россия как истинный Запад» – «правильный запад послевоенного времени, еще не зараженный духом политкорректности».
Каргокультисты. Группы, эксплуатирующие модные за рубежом модели, но пока внутри страны, остающиеся в рамках узкой ниши, – феминистки, радикальные экоактивисты.
Радикальные лоялисты. К этой категории можно отнести целый спектр групп и движений – от монархистов до «православных сталинистов».
Несмотря на предпосылки формирования в России наследственной аристократии, практически нет попыток создать идеологическое обоснование необходимости существования этого феномена.
В то же время идеологически проработанной и массово внедряемой становится модель «технократической элиты» – формирование сплоченного управленческого слоя из менеджеров от 30 до 50 лет через систему отбора на конкурсах (самый известный – «Лидеры России»), учебы (самый известный проект – «Школа губернаторов»), тестирования на разных участках работы, выстраивания системы горизонтальной коммуникации между госуправленцами, парламентариями, региональной бюрократией, сотрудниками государственных и окологосударственных компаний, силовиками и, что немаловажно, представителями оппозиционных партий.
Система идет по пути постепенного инкорпорирования влиятельных региональных и политических групп. Питерская команда Владимира Путина начала это делать еще в период его первого президентского срока, последовательно включая в состав элитной коалиции уральцев, нижегородцев, красноярцев, тюменцев и т.д. Происходит инкорпорирование в «единую партию власти» оппозиционеров, вплоть до предоставления им по квоте губернаторских постов.
Евгений Минченко – президент коммуникационного холдинга «Минченко консалтинг»
Кирилл Петров – руководитель аналитического департамента ООО «Минченко Консалтинг»