Интерес к церковному документу о работе с субкультурами, принятому Синодом 9 июля, неожиданно длится уже вторую неделю – только сегодня у меня брали на эту тему очередное интервью. Причем документ получился не жесткий, но вполне себе по-человечески теплый: немного неказистый, с различной стилистикой в разных частях, периодически напоминающий интернет-переписку. Чего стоит, например, такое наставление: «Если же молодой человек оказался фанатиком – спросить: «а тебе разрешил твой лидер приходить в храм, беседовать со священником?» – «Нет, мне родители сказали». Тогда: «раз тебя не отпустили, нам тогда не о чем разговаривать. Нам бы только пообщаться с твоими наставниками, для нас это очень интересно». В общем, никакого «магистериума» с классическими точеными формулировками. К представителям субкультур проявляется максимальная открытость – и одновременно не приветствуются попытки «заигрывать с молодежью и «спускаться» до ее сленгового языка» – а это, увы, довольно типично для лжемиссионерского приспособленчества.
Между прочим, сегодня уже не вполне понятно, какие группы относить к субкультурам, а какие нет. В документе обильно цитируются два небезупречных исследования (не грех было бы организовать свое). В них почему-то игнорируются самые неудобные субкультуры – АУЕ, сатанисты, неоязычники, приверженцы магии и колдовства, ЛГБТ, романтизаторы суицида. Зато поминаются… велосипедисты, которые объединяют не только поколения, но и город с деревней. Впрочем, большинство сегодняшних молодых людей обидятся, если их причислишь к субкультурщикам – как обидятся православные, если соблюдение поста и чтение религиозной литературы начнут определять как субкультурный признак. А для рокеров-байкеров их «титульный» идентитет давно не является главным.
Мой опыт показывает, что с «субкультурной» средой, как и с любой другой, нужно говорить о самом главном – о Боге и ложных богах, о смерти, о смысле жизни здесь и за гробом. Именно последний вопрос, от которого многие по глупости и от страха прячутся, привел к Богу множество неверующих людей – хиппи, панков, металлистов, люберов, с которыми я общался в 80-е годы, не сливаясь и не заискивая. Он же привел в Церковь меня самого.
И, конечно, молодым людям важно помочь найти жизненный проект – и реализовать его. В документе читаем: «Когда <…> мы говорим о тех переменах, которые молодой человек может пережить в Церкви, это его заинтересовывает». Конечно, главная перемена – духовная. Обретение веры. Которую, впрочем, нельзя отделять от жизни, от перемен «во мне», «в стране» и «в мире». Любое общение с молодежью будет неполным, а отчасти и пустым, если вместе с нею не ответить на вопросы, волнующие многих.
Как прогнать зарвавшегося губернатора? Как добиться хороших зарплат? Как вытащить из тюрьмы человека, которому подбросили наркотики? Как остановить западный план по расчленению России? Как, наконец, дать власть простым людям на самом Западе? Ответы у православной мысли есть. Есть и механизмы разрешения проблем. И не надо от них прятаться – в теорию «малых дел», в отвлеченные рассуждения или в любую другую форму внутренней эмиграции. Молодежь, увы, к ней склонна – особенно в случае субкультур. «Вытащить» ее на уровень общенационального и глобального православного гражданского действия – единственный способ спасти людей от апатии и глухой злобы, которая всегда кончается неконтролируемым взрывом.
Протоиерей Всеволод Чаплин, специально для ИА «Реалист»