ПАРИЖ (ИА Реалист). Решив ввести преподавание арабского языка в государственных школах с целью переломить «религиозно-сепаратистскую» динамику, президент Франции и министр внутренних дел взялись за решение экзистенциальной проблемы французского общества, то бишь «ползучей исламизации».
Этот амбициозный план предполагает, что преподавание арабского языка в государственной школе (вместо мечети) позволит формировать у мусульманской молодежи Франции нужные, соответствующие духу Французской Республики, ценности, основанные на принципе «свобода, равенство, братство» в связке с известным принципом секуляризма laïcité в его французской интерпретации.
По Западной Европе давно уже бродит призрак пост-секуляризма с исламским оттенком. На фоне того, что в настоящее время интеграция мусульман в Великобритании, Нидерландах, Швеции и некоторых других странах Западной Европы проходит более или менее успешно и, главное, без объявления войны религиозным сообществам, многим кажется, что Франция делает странные и неуклюжие телодвижения, если не ошибки, и что этой инициативе в конечном итоге место на свалке истории.
Другими словами, в случае с Францией не все так просто и понятно, несмотря на бурную историю отношений с арабо-мусульманским миром. Более того, многие французские «правые» считают данную инициативу президента Эммануэля Макрона напрасным трудом, когда в контексте борьбы с исламизмом занимаются устранением последствий, но только не причины, а причина всему, на их взгляд, – это массовая необузданная иммиграция в страну мусульманского населения Ближнего Востока и Северной Африки. Что не менее важно: некоторая часть французов в силу особенностей менталитета склонна считать, что «все проблемы исходят вообще от ислама, а не от исламизма».
Особенности французского секуляризма
Итак, несколько дней назад французский президент Макрон представил на рассмотрение политического истеблишмента и общественности Франции амбициозный план действий по борьбе с «исламистским радикализмом» в стране, где ислам в настоящее время является второй по количеству последователей религией. Рецепт разработал министр внутренних дел Жеральд Дарманен, можно сказать, человек с североафриканскими (алжирскими) корнями, знающий проблему непонаслышке и сформулировавший следующий тезис:
«Когда я был ребенком, мои друзья, дети уборщиц, такие как я, но из португальских или испанских семей, изучали в средней школе (во Франции) язык своих родителей. Однако у моих двоюродных братьев североафриканского (магрибского) происхождения мечеть была единственным местом, где можно учить арабский… Разве это то, чего мы хотим? Нам нужны молодые (светские) французы, которые говорят по-арабски. Обучение арабскому языку в (государственной) школе – это способ уменьшить влияние религиозных».
Такое утверждение, да и сам план, были сразу квалифицированы как «расистские» последователями ислама, в том числе представителями известного академического центра исламской мысли «Аль Азхар».
На самом деле, мечеть вовсе не обязательно является цитаделью радикализма, например, в той же Великобритании, России или Швеции мечети как раз таки выполняют довольно значимую и востребованную государством социальную функцию. Однако такая аргументация французского министра внутренних дел объяснима: в отличие, скажем, от Великобритании, где давно преподают арабский язык (язык ислама) и в школах и в мечетях, функционируют банки, предоставляющие услуги по канонам исламского права (шариата), а кое-где даже происходит делегирование полномочий по охране общественного порядка народной шариатской полиции (!), во Франции закрепленный в конституции принцип секуляризма Laïcité исключает напрочь влияние какой бы то ни было религии на общественно-правовые нормы и соответственно на формирование общественного блага. Что и создает неминуемо эффект капкана.
Французский секуляризм очень своеобразен, если не агрессивен, так как исторически был направлен против влияния римского католицизма. Память о жесточайших средневековых религиозных войнах между протестантами и католиками во многом объясняет однозначное отношение французов к какой бы то ни было религии и зачастую отсутствие гибкости в ее восприятии.
Исключений на самом деле было достаточно мало. В сегодняшней Франции жесткий закон 1905 года об отделении церкви от государства действует везде, кроме Эльзаса. Согласно Эльзаско-Мозельскому конкордату, закрепляющему роль религии, священники являются госслужащими, получают зарплату от государства и даже преподают в государственных школах! Другими словами, французская концепция разделения церкви и государства в Эльзасе (и только там) не имеет места быть.
А вот что предписывал во время Египетского похода своим солдатам сам император Наполеон Бонапарт, автор Конкордата 1801 года, единственным сохранившимся после 1905 года во Франции осколком которого является вышеупомянутый Эльзаско-Мозельский конкордат:
«Люди, с которыми мы собираемся жить, являются мусульманами: первый пункт их веры таков: нет бога кроме Бога, и Мухаммед его пророк. Не противоречьте им. Обращайтесь с ним как мы обращались с евреями и итальянцами, уважайте их муфтиев и имамов как мы делали это в отношении священников и раввинов. Проявляйте терпимость к церемониям, которые предписывает Коран и к мечетям, так же как вы делали это в отношении монастырей и синагог, религий Моисея и Иисуса-Христа». (источник: Sur les traces de Napoléon. Jean-Michel Dequeker-Fergon, Jame’s Prunier. Gallimard).
Поможет ли преподавание арабского языка в государственных школах Франции в борьбе с исламским радикализмом?
Краегольным камнем инициативы президента Макрона является то, что в целях борьбы с культурно-религиозным сепаратизмом арабский язык необходимо преподавать в государственной французской школе, а не в мечети или в культурном центре, как еще здесь принято обозначать таковую, то есть цель, другими словами, на самом низком уровне – это избавить мусульманскую французскую молодежь от влияния исламской риторики, а на самом высоком – ликвидировать или по крайней мере жестко ограничить саму религиозную составляющую в общественном сознании французских мусульман.
Здесь, как говорится, и зарыта собака. Как и в остальных странах Европы, во Франции мусульмане стараются придерживаться заложенного в исламе принципа целостности религиозной и мирской жизни, регулятором которой и является мечеть. Мечеть – это не просто место для исполнения молитвы, это институт социализации мусульманской общины, место, где проводятся все более или менее значимые мероприятия, включая такие важные как бракосочетания и похороны, а также, например, оказывается материальная поддержка нуждающимся. И наконец, практически все службы в мечети имеют место на арабском языке.
Установка на то, что преподавание арабского языка в светском ракурсе позволит побороть существующие религиозные тенденции, сама по себе является логической ошибкой, которую принято называть «подменой тезиса».
Дело в том, что арабский язык, (так же как и древнееврейский, и латинский) является языком активно используемой и по сей день (в том числе и во Франции) религиозной литургии, с той разницей, что арабский (как и древневрейский), в отличие от латинского, сохранился и активно употребляется по настоящее время также в разговорной и письменной речи (что и придает ему существенные преимущества коммуникативного характера). В основе современного арабского языка лежит его классическая версия, язык Корана, литературного памятника и духовного руководства мусульман.
Арабский язык, как язык одной из трех авраамических религий, буквально пропитан религиозным контентом, и считается, так же как и древнееврейский, священным языком. Это не утрирование и не громкие слова. Не уходя далеко в лингвистические особенности литературного арабского языка, достаточно сравнить обыденную разговорную арабскую речь и речь любого другого языка на предмет наличия вводных конструкций религиозного характера типа «если Богу будет угодно» («ин -шаа-алла») или «то, что пожелал Бог» («м-аша-алла») или «слава Богу» («альхямду-лилла) или «субхана-алла» и т.д. Более того (что намного важнее), в исламской религии доктринально закреплена неразрывность и взаимозависимость религиозного и общественно-правового сознания, а исторически арабский язык в своей когнитивной сущности был и остается по настоящее время достаточно мощным транслятором этого фактора.
Другими словами, в светской французской школе преподавать мусульманам арабский язык на волне борьбы с влиянием религии как таковой достаточно сложно, если не невозможно.
В этой связи символично высказывание мэтра семитологии, знаменитого ученого-лингвиста, ведущего специалиста в области иврита, арабского и других семитских языков, доктора Тель-Авивского университета Баруха Семеновича Подольского. Во время одной из лекций по истории древнееврейского языка в вполне себе светском Тель-Авивском университете один из студентов, анализируя особенности словообразования, высказал предположение, что человек не мог изобрести такой язык (иврит) и что этот язык пришёл «сверху», как готовая форма, другими словами, как «божественный дар». На что Барух Семенович сказал следующее: «Иврит – не отдельно стоящий язык, он – часть целой семьи семитских языков, и это – их общая характерная черта. Между прочим, в арабском языке она видна ещё сильнее. Если благодаря этому свойству можно сказать об иврите, что он не иначе как дан нам «сверху», тогда каждый знающий арабский язык скажет: «А тогда наш язык дан нам «сверху» тем более!».
Решение проблемы?
В своем известном выступлении под названием «Вера и знание» в начале 2000-х автор концепций коммуникативного действия и этики дискурса, крупнейший немецкий философ и социолог современности Юрген Хабермас показал, что проблемы современного общества не могут быть решены без обращения к религиозной тематике. Хабермас считает, что успеха в этом вопросе можно добиться путем создания консенсуса между светским модерном и религиозной традицией, используя диалогическую практику перевода языка религиозного на язык светский и наоборот, для чего в коммуникативное пространство необходимо ввести религиозный дискурс. Другими словами, в отношении религии нужно сделать то же, что религия в свое время сделала в отношении мифа.
По Хабермасу, такое отношение, «с точки зрения либерального государства заслуживают религиозные сообщества, способные исходя из собственных воззрений добиться запрета на принудительное внедрение истин своей веры, воинственное насилие над совестью своих приверженцев и манипуляцию с целью доведения до самоубийства. Каждое такое положительное воззрение, в свою очередь, обязано своим существованием тройной рефлексии верующего по поводу своего места в плюралистическом обществе. Религиозное сознание должно, во-первых, вырабатывать когнитивные отношения с другими конфессиями и религиями. Во-вторых, религиозное сознание должно занять соответствующую позицию в отношении авторитета различных наук, обладающих общественной монополией на мирское знание. Наконец, религиозное сознание должно встроиться в условия существования конституционного государства, основанного на светской морали. Без этого стремления к рефлексии монотеистические религии проявляют в безоглядно модернизированных обществах весь свой деструктивный потенциал».
Далее, утверждает Хабермас, «как только экзистенциально релевантные вопросы достигают уровня политических действий, — граждане, верующие и неверующие, со своими мировоззрениями начинают конфронтировать друг с другом и, обыгрывая резкие диссонансы публичной борьбы мнений, испытывают на себе волнующее воздействие мировоззренческого плюрализма. Сознавая возможность ошибки, они овладевают навыками ненасильственного отношения к секуляризации. Сохраняя социальную связь в политической общности, они узнают, что означают в постсекулярном обществе предписанные конституцией секулярные основоположения принятия решений. В споре между притязаниями знания и веры мировоззренчески нейтральное государство не принимает политических решений, исходя из предвзятого отношения к одной из сторон. Плюралистический разум гражданской общественности следует динамике секуляризации постольку, поскольку он в итоге нуждается в одинаковой дистанции по отношению к крепким традициям и мировоззренческим содержаниям. Но, готовый ужиться, этот разум, нисколько не поступаясь своей самостоятельностью, остается открытым для обеих сторон».
По сути, эти постулаты современного постсекулярного мира с успехом реализуются во многих странах, включая Россию, Великобританию, Швецию, Нидерланды, в частности, и в сфере образования. В этих странах «секуляризация не уничтожает и реализует себя в модусе перевода на другие языки общения».
Я бы еще добавил, с учетом современных реалий, что использование технологий искусственного интеллекта в образовательном процессе позволит придать этому делу гораздо более качественную динамику развития, благодаря возможности анализировать и экстраполировать большие объемы религиозной литературы для правильного и объективного раскрытия экзегетических смыслов.
Что касается Франции, то она пока наощупь пытается подобрать ключ к решению проблемы. Очень скоро инициативе президента Макрона предстоит непростая оценка французским парламентом.
Шамиль Магомедов — журналист-международник, востоковед. В разное время занимал посты главного редактора выходящих на Ближнем Востоке русскоязычных журналов, был главным редактором русскоязычной версии английского экономического журнала Families and Business. Как журналист-международник, Шамиль Магомедов специализировался на актуальных темах с ракурсом «Запад – Восток». В настоящее время он соруководитель французско-швейцарской научно-исследовательской компании Crescas Technologies, специализирующейся на разработке информационных и обучающих систем с использованием искусственного интеллекта, в частности, в сфере компьютерной лингвистики и герменевтического анализа данных на классических языках: классический арабский, иврит, латинский, персидский.
Галина Хизриева – научный сотрудник Лаборатории деструктологии МГЛУ, магистр теологии, эксперт 1 категории, специалист в области геополитики, международного терроризма, этнополитической и этноконфессиональнной проблематики.